Неточные совпадения
Он, как доживший, не глупый и не больной человек, не верил в медицину и в
душе злился на всю эту комедию, тем более, что едва ли не он один вполне понимал причину
болезни Кити.
Я не виню вас, и Бог мне свидетель, что я, увидев вас во время вашей
болезни, от всей
души решился забыть всё, что было между нами, и начать новую жизнь.
Он увидал ее всю во время ее
болезни, узнал ее
душу, к ему казалось, что он никогда до тех пор не любил ее.
— Видите ли что? — сказал Хлобуев. — Запрашивать с вас дорого не буду, да и не люблю: это было бы с моей стороны и бессовестно. Я от вас не скрою также и того, что в деревне моей из ста
душ, числящихся по ревизии, и пятидесяти нет налицо: прочие или померли от эпидемической
болезни, или отлучились беспаспортно, так что вы почитайте их как бы умершими. Поэтому-то я и прошу с вас всего только тридцать тысяч.
Обнаруживала ли ими болеющая
душа скорбную тайну своей
болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул
душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, — словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет
душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких
болезней в их губернии — повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство.
Ему стало жалко человека, наказанного
болезнью и тела и
души.
«
Болезнь роста
души», — решил он, торопливо одеваясь.
— Я слышал о
болезни Софьи Игнатьевны и от
души пожалел вас, — говорил Бахарев, пожимая руку Ляховского.
Доктора убивала мысль, что
болезнь Зоси обязана своим происхождением не разбитому чувству любящей женской
души, а явилась вследствие болезненного самолюбия.
А я, бывало, не только что смотреть с любопытством неразумным, я и взглянуть-то на него боялся. Измучен был я до
болезни, и
душа моя была полна слез. Ночной даже сон потерял.
Вы не медик, милостивый государь; вы понять не можете, что происходит в
душе нашего брата, особенно на первых порах, когда он начинает догадываться, что болезнь-то его одолевает.
В их решении лежало верное сознание живой
души в народе, чутье их было проницательнее их разумения. Они поняли, что современное состояние России, как бы тягостно ни было, — не смертельная
болезнь. И в то время как у Чаадаева слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа — у славян явно проглядывает мысль о гибели лиц, захваченных современной эпохой, и вера в спасение народа.
И сколько сил, терпения было употреблено на это, сколько настойчивости и как удивительно верно была доиграна роль, несмотря ни на лета, ни на
болезни. Действительно,
душа человеческая — потемки.
Самая сухость
души была
болезнью.
Задача индивидуума и вселенной в том, чтобы излечиться от
болезни, очистить свое тело, подготовить плоть к вечности, а не в том, чтобы ждать естественного перехода в другие формы существования и надеяться на отделение
души от тела путем смерти.
Адам «начертан» богом пятого марта в шестом часу дня; без
души он пролетал тридцать лет, без Евы жил тридцать дней, а в раю всего был от шестого часу до девятого; сатана зародился на море Тивериадском, в девятом валу, а на небе он был не более получаса;
болезни в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама» в то время, когда господь уходил на небо за
душой, и т. д., и т. д.
Но, притворяясь, охая и вздыхая, плачась па свою бедность,
болезни и сиротство, Анна Марковна в
душе была рада и такой сделке.
В смертельной тоске возвращался я к себе домой поздно вечером. Мне надо было в этот вечер быть у Наташи; она сама звала меня еще утром. Но я даже и не ел ничего в этот день; мысль о Нелли возмущала всю мою
душу. «Что же это такое? — думал я. — Неужели ж это такое мудреное следствие
болезни? Уж не сумасшедшая ли она или сходит с ума? Но, боже мой, где она теперь, где я сыщу ее!»
Впрочем, надо сознаться во всем откровенно: от расстройства ли нерв, от новых ли впечатлений в новой квартире, от недавней ли хандры, но я мало-помалу и постепенно, с самого наступления сумерек, стал впадать в то состояние
души, которое так часто приходит ко мне теперь, в моей
болезни, по ночам, и которое я называю мистическим ужасом.
— Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищая свою пагубную власть над народом, бьет,
душит, давит всех. Растет одичание, жестокость становится законом жизни — подумайте! Одни бьют и звереют от безнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний — отвратительной
болезнью рабов, которым дана свобода проявлять всю силу рабьих чувств и скотских привычек. Другие отравляются местью, третьи, забитые до отупения, становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!
На другой день я, Д-503, явился к Благодетелю и рассказал ему все, что мне было известно о врагах счастья. Почему раньше это могло мне казаться трудным? Непонятно. Единственное объяснение: прежняя моя
болезнь (
душа).
Это «никто» — конечно, равняется нумеру на талоне: I-330. Милая, чудесная Ю! Вы, конечно, правы: я — неблагоразумен, я — болен, у меня —
душа, я — микроб. Но разве цветение — не
болезнь? Разве не больно, когда лопается почка? И не думаете ли вы, что сперматозоид — страшнейший из микробов?
Я вскочил, не дожидаясь звонка, и забегал по комнате. Моя математика — до сих пор единственный прочный и незыблемый остров во всей моей свихнувшейся жизни — тоже оторвалась, поплыла, закружилась. Что же, значит, эта нелепая «
душа» — так же реальна, как моя юнифа, как мои сапоги — хотя я их и не вижу сейчас (они за зеркальной дверью шкафа)? И если сапоги не
болезнь — почему же «
душа»
болезнь?
«Вот с этим человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного
душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на
болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его, больного, одинокого и скучающего.
Что-то вроде угрызения совести отозвалось в
душе Ченцова: он, почти угадывая причину
болезни дяди, в которой и себя отчасти считал виноватым, подумал было зайти к Егору Егорычу, но не сделал этого, — ему стыдно показалось явиться к тому в пьяном виде.
Он был смущен и тяжело обеспокоен ее сегодняшним напряженным молчанием, и, хотя она ссылалась на головную боль от морской
болезни, он чувствовал за ее словами какое-то горе или тайну. Днем он не приставал к ней с расспросами, думая, что время само покажет и объяснит. Но и теперь, когда он не перешел еще от сна к пошлой мудрости жизни, он безошибочно, где-то в самых темных глубинах
души, почувствовал, что сейчас произойдет нечто грубое, страшное, не повторяющееся никогда вторично в жизни.
— Так. Тебе нездоровилось, но не телом, а
душой.
Болезнь твоя душевная. Ты погубишь свою
душу, Елена!
— Вот это правильно: ничто так не облегчает
души, как молитва! И скорби, и гнев, и даже
болезнь — все от нее, как тьма нощная от солнца, бежит!
— Желаю! от
души брату желаю! Не любил он меня, а я — желаю! Я всем добра желаю! и ненавидящим и обидящим — всем! Несправедлив он был ко мне — вот Бог
болезнь ему послал, не я, а Бог! А много он, маменька, страдает?
— Да, да, — тихий! Мы все живём в тихом бунте против силы, влекущей нас прочь от родного нам, наша
болезнь — как это доказано одним великим умом — в разрыве умственной и духовной сущности России, горе нашей
души в том, что она сосуд, наполняемый некой ядовитой влагой, и влага эта разъедает его! О, несчастная Русь!
Правда, впоследствии, по смерти генерала, когда сам Фома совершенно неожиданно сделался вдруг важным и чрезвычайным лицом, он не раз уверял нас всех, что, согласясь быть шутом, он великодушно пожертвовал собою дружбе; что генерал был его благодетель; это был человек великий, непонятный и что одному ему, Фоме, доверял он сокровеннейшие тайны
души своей; что, наконец, если он, Фома, и изображал собою, по генеральскому востребованию, различных зверей и иные живые картины, то единственно, чтоб развлечь и развеселить удрученного
болезнями страдальца и друга.
Душа его загорелась; он уже не думал о
болезни.
Степан Михайлович не плакал, не сидел беспрестанно над больным, но едва ли не больше всех страдал
душою; он хорошо понимал причину
болезни.
Алексей Степаныч с роду не пивал ничего, кроме воды, но его уговорили выпить бокал какого-то вина, которое сильно подействовало на его непривычной организм, расстроенный недавнею
болезнью и постоянным волнением
души.
Кроме того, что она принадлежала к числу тех женщин, которые платят за счастие быть матерью постоянно болезненным состоянием, более тягостным и мучительным, чем всякая
болезнь, — она страдала
душой; отношения к отцу день ото дня становились огорчительнее, а дерзости Калмыка — невыносимее.
— От всей
души, — сказал он. — Я вижу джентльмена и рад помочь. Вы меня не стесните. Я вас стесню. Предупреждаю заранее. Бесстыдно сообщаю вам, что я сплетник; сплетня — моя
болезнь, я люблю сплетничать и, говорят, достиг в этом деле известного совершенства. Как видите, кругом — богатейший материал. Я любопытен и могу вас замучить вопросами. Особенно я нападаю на молчаливых людей, вроде вас. Но я не обижусь, если вы припомните мне это признание с некоторым намеком, когда я вам надоем.
Он явно намекал, и я вспомнил мои разговоры с ним о власти Несбывшегося. Эта власть несколько ослабела благодаря острой
болезни, но я все еще слышал иногда в
душе ее стальное движение, не обещающее исчезнуть.
В пылу сражения и потом во время тяжкой
болезни он, казалось, забыл о своем положении; но когда телесная
болезнь его миновалась, то сердечный недуг с новой силою овладел его
душою.
В моей взволнованной, страдающей
душе ее плач отзывался эхом; я уже забыл про свою
болезнь и про все на свете, ходил по гостиной и бормотал растерянно...
Душа моя, вы все осторожны со мною, деликатничаете, боитесь сказать правду, но думаете, я не знаю, какая у меня
болезнь?
— Да, если
болезнь не запущена. Холодные
души, мушка… Ну, внутрь чего-нибудь.
Пришла
болезнь, после неё от всего семейства остались в живых только двое: он и Наталья, и тогда бы он показал ей, что её счастье скрыто в его
душе.
До
болезни тоже боялся я быть смешным и потому рабски обожал рутину во всем, что касалось наружного; с любовию вдавался в общую колею и всей
душою пугался в себе всякой эксцентричности.
Осень была ранняя, дождлива, холодна, богата
болезнями и самоубийствами. Лавров тоже отравился цианистым кали, не желая дожидаться, когда его
задушит водянка.
И опять тут же, вместе с этим ходом воспоминания, у него в
душе шел другой ход воспоминаний — о том, как усиливалась и росла его
болезнь.
Во всю
болезнь матери он не хотел идти прочь от ее постели; сидел, стоял подле нее; глядел беспрестанно ей в глаза; спрашивал: «Лучше ли тебе, милая?» — «Лучше, лучше», — говорила она, пока говорить могла, — смотрела на него: глаза ее наполнялись слезами — смотрела на небо — хотела ласкать любимца
души своей и боялась, чтобы ее
болезнь не пристала к нему — то говорила с улыбкою: «Сядь подле меня», то говорила со вздохом: «Поди от меня!..» Ах!
«Пушкин не мог понимать, — говорит г. Милюков, — той ужасной
болезни, какою томилось общество европейское, не мог питать к нему той неумолимой ненависти и презрения, какие кипели в
душе британского певца, рожденного посреди самого просвещенного народа, не мог проливать тех горьких, кровавых слез, какими плакал Байрон.
Для него заговор — не рецепт, а заповедь, не догматический, и положительный совет врача, проповедника, священника, а таинственное указание самой природы как поступать, чтобы достигнуть цели; это желание достигать не так назойливо, серо и торопливо, как наше желание вылечиться от зубной боли, от жабы, от ячменя; для простого человека оно торжественно, ярко и очистительно; это — обрядовое желание; для нас —
болезнь и всякая житейская практика играют служебную роль; для простой
души священны — и самый процесс лечения, и заботы об урожае, и о печении хлеба, и о рыбной ловле.
Из заговора видно, что в течение
болезни, может быть в жару и бреду, являются какие-то существа, которые обступают, давят и
душат больного.